Зарубежные спикеры

Haydn Bendall

Haydn Bendall, Хэйдн Бендалл, рекорд-продюсер знаменитой студии Abbey Road и музыкант

Я вдохновлен великолепной аудиторией. Студенты RMA задавали интересные и профессиональные вопросы. Я надеюсь, что им понравилась лекция, потому что я получил от нее огромное удовольствие


Бывают, знаете, такие люди, которые про свою работу умеют рассказать так вкусно, что тому, кто слушает, начинает казаться, что ничего важнее этой работы, ничего интереснее нее в мире нет и быть не может. Вот Хэйдн Бендалл, он как раз такой. Услышь я его лет двадцать с небольшим назад, я бы, наверное, стал звукорежиссером. Или, по крайней мере, попытался бы стать.



«Главное в нашем деле не техника, а то, кого вы с помощью этой техники записываете»

Хэйдн, скажите, пожалуйста, каким, на ваш взгляд, набором базовых знаний и навыков должен обладать хороший звукорежиссер?

Отличный вопрос. А я думал, вы меня про магию спросите. Дескать, в чем она, магия звукозаписи, в чем волшебство, и так далее, и все в том же духе. Мне этот вопрос часто задают, меня уже тошнит от этого вопроса. Почему? Ну, я думаю, потому что нет на самом деле никакой магии, и волшебства никакого нет. Нет волшебной кнопки, которую нажал – и все срослось, все зазвучало. И вообще – не в кнопках главный секрет, не в том, как вы на них нажимаете. Главное – не техника. Главное – артист, исполнитель, вот что я вам скажу. Я ни одного такого случая не знаю, чтобы совсем уж дерьмовый музыкант вдруг взял и выдал потрясающую запись. Никакой звукорежиссер, никакой продюсер такому музыканту не помогут. И наоборот…

А если про какую-то базу говорить, то, конечно, вы должны свою технику знать досконально. Все возможности студии, в которой вы работаете, все, чем эти возможности ограничены: вы просто времени на этом много сэкономите, и, соответственно, денег, вы не будете каждый раз по полдня на настройку тратить, в пятнадцать минут уложитесь. Какие микрофоны как звучат, что тот эквалайзер может, а что этот, какие характеристики по искажениям и шумам у этого пульта? Акустика опять же: нужно понимать, что симфонический оркестр нельзя писать в тесном помещении, а барабаны для рок-группы – в слишком просторном. Я сейчас не буду во все эти подробности вдаваться, просто еще раз повторю: техника – это важно, конечно. Но это не главное. Самое главное – кого вы с помощью этой техники записываете.

Вы давно к такому убеждению пришли?

Очень давно. Я к нему сразу пришел, как только начал самостоятельно работать. Я вам сейчас расскажу. Это было в 70-х, я тогда был молодой и работал на Abbey Road, звукоинженером, но мне пока еще ничего особенно серьезного не доверяли. Так, писал я всякую рекламную чепуху: для пива, для зубной пасты. И вот вдруг ко мне в первый раз обратились с просьбой свести пластинку, и обратился не кто-нибудь, а cразу Рой Харпер, это такой у нас в Англии есть очень знаменитый фолк-роковый певец …

Это которому Led Zeppelin посвятили Hats Off To Roy Harper?

Точно, точно, он самый. Так вот, он записался где-то в Штатах, в Нью-Йорке кажется. И звонит мне: сделай нормальное сведение, тут такие идиоты в студии сидят, ничего не могут. Ну, я обрадовался, конечно, стал прикидывать, как я все замечательно сделаю, как все моей работой будут восхищаться, и так далее. Приготовился как мог… У меня впервые помощник появился, ну, это такой парень, которому можно говорить: иди туда, сделай то, чаю принеси… То есть, вы понимаете, все очень круто...

А потом из Нью-Йорка пленки привезли… Я послушал, и мне прямо плакать захотелось. Чудовищная запись, звук просто запредельно отвратительный. Бас из фазы выпадает, барабаны стучат так, как будто это палками по крышке гроба колотят, фон ужасный… И что –то надо с этим делать, а что – непонятно, опыта-то у меня нет. Но пришлось… Тогда компании в записи уж вкладывались, так вкладывались, у нас только на сведение было 120 тысяч фунтов. И вот начали мы с этим дерьмом колупаться: и так, и этак.

Как-то раз, помню, сидим в студии. Я все слушаю, слушаю: полный беспросвет… И вдруг среди всего этого ужаса возникают два гитарных трека: полная противоположность всему остальному, такие легкие, воздушные, атмосферные. И вроде нет в них ничего, а сразу слышно – шедевр. Я Рою говорю – он тут же сидел, как сейчас помню, книжку какую-то читал по английской истории, любит он это дело: «Рой, - говорю, -- а вот эта пара треков, они вроде ничего». «Ну да, - говорит, а сам даже носа от книжки не поднимает, -- это подходяще». «Слушай, - спрашиваю, - а они, что, на другой студии писались?» «Нет, на той же, -- говорит, -- те же самые гребаные мормоны их и записали». И вот тут я ему еще один вопрос задал, тот, который первым делом должен был задать. «А кто, - говорю, - это играет?» «Это Дэйв, Дэвид Гилмор».

Вот в общем-то и вся история… Простая гитара, простой, не самый лучший усилок, микрофон самый обычный, пишут все это люди, которые в деле, за которое взялись, вообще ни фига не понимают. А в результате получается волшебная музыка: простая, но волшебная. Потому, что играет ее Дэйв. Понимаете, о чем я? Да даже если нет, мне на эту тему все равно больше нечего сказать.

А скажите тогда вот что: вам довелось работать и со звездами 70-х – 80-х, и с нынешними. Они совсем разные?

Они-то, может быть, и не разные. Но время разное, правила игры разные, условия, которые жизнь диктует. Раньше все по- другому было. Основной заработок – с продаж пластинок. А концерты, это был такой инструмент продвижения, с помощью которого эти самые пластинки рекламировались. Так что все эти великие старые группы они большую часть жизни проводили в пути, на гастролях: у них и в студию-то сесть время не всегда находилось. И уж что что, а играть и петь эти парни умели , было время научиться.

А теперь все наоборот: физические носители умирают, пластинки пишутся и продаются для того, чтобы людей на концерты завлечь, главные деньги именно на живых выступлениях делаются, и выступлений этих, по сравнению с прежними временами, у суперзвезд не так много: по несколько концертов в день, по крайней мере, никто не играет.

Такого блеска исполнительского, такого мастерства, какие у стариков были, у большинства нынешних нет, конечно. Новая техника, новые технологии выручают: раньше какие-то огрехи, ляпы, лажу откровенную было трудно скрыть, вытянуть, теперь –легче.

Ну, и еще один момент, конечно. У нынешних артистов нет такой зависимости от звукозаписывающих компаний. Раньше контракты бывали просто грабительские: никаких процентов с продаж, пока деньги, вложенные в запись, не отобьются. И после этого еще все права на материал у лейбла остаются. А бывало и хуже: я одного парня знаю, не буду имя называть, хотя он в свое время был очень крутой звездой. Так вот он за один свой хит, а эта вещь, кстати сказать, до сих по радио часто крутится, получил 5 тысяч фунтов. И все, и больше ничего: за много-много лет.

Теперь такое даже представить себе трудно: цифровые студии появились, интернет… Записать песню, альбом, распространить запись в миллион раз легче… Теперь лейблы артистам вроде как и не нужны, многие без них вполне обходятся.

Вам не жалко, что те времена прошли? Я не про бесправие артистов, конечно, говорю, а про саму музыку, про рок-музыку в первую очередь. Она ведь действительно была великая, фрагментами, по крайней мере…

Да, были времена, что уж говорить… Но вы знаете, мне не жалко, нет у меня никакой особенной ностальгии. Это, наверное, потому, что я никогда не был зациклен на каком-то конкретном стиле, жанре, на рок – музыке в том числе. Меня в первую очередь интересует не жанровая, стилевая принадлежность, меня интересуют, меня волнуют мелодия, гармония. Я всякую музыку записывал, только хип-хопом никогда не занимался, и heavy-metal. Ну, хип-хопом –то меня особенно и не просили заниматься, а что касается heavy-metal, то им бы я и сам не стал: очень предсказуемая музыка, страшно скучная, сорок лет как появилась, и, по большому счету, никакого развития, все одно и то же …

А с какой-нибудь экзотической музыкой вам приходилось работать?

Я говорю: я много чего записывал. Электронику, джаз. Я писал китайскую музыку, японскую, много другой этники. Но вообще-то нет на свете ничего более экзотического, чем симфонический оркестр, уж вы мне поверьте. В его исполнении музыка такой мощной может быть, страстной, яростной, такой нежной, такой жестокой, гневной… Нет, с симфоническим оркестром ничто не может сравниться, разве только человеческий голос. Вот, кстати, у всех моих любимых певцов – у Синатры, у Эллы Фитцджеральд, у Нэт Кинг Коула, у Нила Янга, я долго так могу перечислять – вот у них были голоса!


«Миссия звукорежиссера – держать перед артистом зеркало»

Вопрос такой: работа звукорежиссера в студии, чего в ней больше, жесткого планирования или все-таки творчества, импровизации?

Нет, ну планирование какое-то должно быть, конечно. Вы же знаете, сколько дней в студии вам оплачено, значит, нужно в них укладываться, как-то распределять этапы работы – это уже планирование. Потом – вы должны понимать возможности артиста, с которым вам предстоит работать. Люди разные: один может по шесть – семь часов петь, а у другого связки дольше полутора не выдерживают. В общем, я хочу сказать, что определенный план, определенный график безусловно должен существовать, но он должен быть гибким, таким, чтобы в любой момент его можно было поменять, подстроить под какие-то заново, прямо в ходе записи возникшие идеи.

Вот, кстати, за такие моменты я свою работу больше всего и люблю. Это такой кайф, когда готовый, отрепетированный материал, с которым вы в студию засели, вдруг начинает развиваться, меняться, ломаться, иногда летит ко всем чертям… Когда вдруг, иногда совершенно случайно, откуда-то возникают новые звуки, новые гармонии, мелодии… Когда все чувствуют, что то, что рождается спонтанно, в сто раз круче того, что придумывалось, конструировалось специально, сознательно, когда все кричат: «Вот, вот, вот оно. Давайте это запишем!» Это момент озарения, это божья искра, понимаете, о чем я? Ну, я сейчас постараюсь объяснить.

Вот пример: в середине 80-х мы записывали пластинку для Кейт Буш, и там была такая песня – Running Up That Hill: может быть помните, она начинается с таких странных, чудных звуков, такого вроде как гудения, или жужжания: эта, если так можно сказать, тема, она через всю песню проходит, и в общем всю ее держит… Хотя на самом деле ничего подобного ведь не предполагалось, этого никто не сочинял, не придумывал. Это просто один из сэмплеров в студии сломался, и, прежде чем совсем вырубиться, уже навсегда, он вот эти звуки выдал. А мы только потом поняли, насколько здорово это в песню ложится. И так их там и оставили…

Или другой случай. Вы знаете Джеффа Бека? Грандиозный гитарист, я плачу, я рыдаю, когда он играет, я ничего лучше его гитары в жизни не слышал. И я счастлив, что мне довелось с ним поработать. Так вот: помню, мы писали какую-то из его песен, и он свою партию сыграл, а после мы просто сидим, болтаем. Он рассказывает про свою коллекцию винтажных машин, это вторая его страсть в жизни, после гитар: он их разыскивает, покупает, ковыряется с ними, чинит, восстанавливает, потом разбивает, потом снова чинит. В общем, как –то так…



А мне, надо сказать, эта тема не очень-то близка, я слушаю вполуха, так только, иногда поддакиваю: «Да, Джефф, круто, Джефф, да что ты говоришь, надо же, никогда бы не подумал!» И поскольку все так происходит, я не очень внимание обращаю и на то, что он параллельно с этой болтовней еще что –то там такое на гитаре наигрывает, ну, типа просто бренчит. А он сам и подавно не обращает. Хорошо, что мой помощник забыл на «стоп» нажать, и все это бренчание в итоге записывалось, пока пленка на магнитофоне не кончилась… Я потом ее прослушал: господи, Боже мой, да это же гениальная музыка! Я даже не знаю, с чем это сравнить… Это как солнце из-за облаков вышло… Мы потом на основе этой записи целый отдельный трек соорудили…

Как вы считаете, представление звукорежиссера о том, как должна звучать та или иная запись, оно может быть важнее, чем представления на этот счет музыкантов, продюсеров?

Я думаю, что нет, ни в коем случае. Я подчеркиваю: это я так думаю. Другие, может быть, думают иначе, но на мой взгляд, миссия звукорежиссера она заключается, как бы это вам сказать… Ну, в общем это все равно как держать перед артистом зеркало: то под одним углом его поворачивать, то под другим. Показывать ему, что одна и та же музыка может так звучать, а может чуть по другому, а может вообще – совершенно иначе. Может очень коммерчески, а может – альтернативно: ну, вы поняли, я надеюсь.

Потом – тут еще такой момент есть: музыкант, артист, у него может быть свое представление о том, какой должна быть запись, оно у него, как правило, есть. Но не факт, что это представление обязательно совпадает с тем, что думает по этому поводу продюсер или рекорд-компания. И мне, как звукорежиссеру, в такой ситуации нужно вести себя очень деликатно, нужно постараться найти какое-то общее, приемлемое для всех решение.

Это – если в общих чертах. А вообще я вам так скажу: я могу очень долго отстаивать свою точку зрения на то, как все должно быть, но костьми я ложится не стану. Если я вижу, что мои аргументы не действуют, что артист, музыкант гнет свою линию, -- ну, пожалуйста… В конце концов это его запись, не моя – я через неделю уже с другими людьми буду работать и с другими песнями, так что пусть все будет так, как он хочет. У меня, знаете, амбиций свою музыку сочинять и записывать никогда не возникало: это вообще последнее, что я хотел бы на этом свете делать. Вот дома вечером на пианино поиграть, это да, это я могу. И мне этого хватает вполне.


«Музыка, сделанная с единственной целью заработать денег, вряд ли будет кем-то по-настоящему любима»

В России, насколько известно, вы записываете пластинку для Игоря Григорьева. Расскажите немного об этой работе.

Ну да, мы с ним работаем. Что –то записывали в Лондоне, на Abbey Road, что –то здесь, с русскими музыкантами. Через неделю опять полетим в Англию. К концу февраля, думаю, все будет готово.

Как вы считаете, Григорьев может стать международной звездой?

Нет. Музыка на русском языке, я думаю, в мире никогда популярной не будет. Двум главным музыкальным рынкам, английскому и американскому, такая музыка просто не нужна. Там она не понятна. Точно так же, как англичанину не понятны многие русские шутки, а русскому – английские. Музыка же, это как чувство юмора. А оно очень национально, у каждого народа оно свое, индивидуальное. Вам вот, например, смешно от немецких шуток, вы понимаете, что такое немецкое чувство юмора? Ну, немецкое, это я хватил, конечно, немецкого, его просто в природе не существует, но все-таки…

И еще я вот что хочу сказать: не надо вам пытаться стать известными, не надо добиваться популярности там. Не надо стараться подделываться под чужие правила. У вас свой музыкальный рынок, очень интересный, очень перспективный. Вот и работайте на нем, старайтесь делать что –то свое. А то познакомился я тут на днях в одном баре с Сергеем, с Сергеем, ну как его… Га-ла-нин, я правильно говорю, знаете такого? У него еще такие волосы длинные, темные очки. Он говорит: «Привет, я – рок-музыкант». Я такой: «Да, правда?! Вот круто!» И вот мы с ним разговорились, и он мне, в частности, пожаловался, что всю жизнь старался соответствовать какому -то «западному стандарту», но сам видит, что до конца у него это не получается. Я его послушал, и думаю: «А на фига? На фига под кого-то подстраиваться, кого-то копировать? Это же дико неинтересно!»

Так что, возвращаясь к Григорьеву, могу сказать: там он звездой не станет. Но здесь, думаю, будет популярен. Потому, что он талантлив, он харизматичен. И потом мне нравится его подход к работе: он очень хочет много работать, он к этому страстно стремится.

А вы вообще, до знакомства с Григорьевым, русскую музыку слышали?

Да, я здесь был на Новый год и на Рождество. Телевизор смотрел, радио временами включал. Ну, что я могу сказать… Это все ужасно, конечно. Это оскорбление культуре, это оскорбление цивилизации. Я иногда, на эмоциях, прямо вспыхивал: «Да кто все это дерьмо слушает?!» И некоторые русские мне начинали говорить: «Извините, мистер Бендалл, музыка у нас действительно чудовищная. Но это только та, которую по телевизору показывают. А так вообще –то есть вполне ничего себе». А я уже и сам успокаивался, и понимал, что извиняться тут особо не за что. Так везде ведь, во всем мире. Поверьте, своего дерьма и в Англии хватает, и в Штатах.

Исходя из вашего небольшого опыта работы и общения с представителями русской поп-музыки, которых не показывают по телевизору, пока по крайней мере: чем, на ваш взгляд, они отличаются от ваших соотечественников, работающих в этой же сфере?

Ну, вот смотрите: у Григорьева на этой пластинке, которую мы сейчас записываем, есть одна песня. Она написана на стихи… есть у вас такой классический поэт… Лер-мон-тов… я правильно говорю? Так вот, в Англии такого в голову бы никому и никогда не пришло – написать поп-песню на слова Шекспира, или там, я не знаю, Вальтера Скотта

Почему?

Да потому, что дураки… Вы понимаете, англичане, в отличие от русских, очень консервативны, очень медлительны в восприятии, в осмыслении культуры, даже своей собственной, не то, что чьей-то еще. Я тут у вас в России разговариваю со многими людьми, и я понимаю, что вы были неплохо осведомлены о том, что творится в мире – я говорю именно о культурных процессах – даже в те времена, когда вам такую информацию было трудно получать.

А англичане? Если говорить, например, о той же музыке, то да – мы более или менее сносно знаем свою, и еще американскую. Но Италия, Франция, Испания – это для нас уже темный лес. Мы- остров.

С другой стороны, английские артисты, исполнители, они, на мой взгляд, выгодно отличаются от русских тем, как они подходят к созданию своей музыки. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но у меня сложилось такое впечатление, что для многих русских поп- артистов – я, конечно, не обо всех говорю, -- изначально важен момент славы, денег, статуса: вот я выпущу эту пластинку, и сразу стану богат и знаменит, логика примерно такая. И побудительный мотив делать музыку – соответствующий. И отсюда – желание потакать вкусам аудитории, понравиться во что бы то ни стало.

Я не думаю, что у нас все обстоит таким же образом. У нас, как мне кажется, для большинства тех, кто сочиняет и записывает музыку, самым все-таки важным является то, нравится ли эта музыка им самим. И это правильно, поскольку только то, что делается от сердца, может запасть в другое сердце, в сердце того, кто эту музыку слушает. А та музыка, которая сделана с единственной целью, с единственным расчетом заработать, и ни с каким другим, она вряд ли будет по- настоящему кем-то любима. Вот так я думаю.

А бывает у вас такое, что вы устаете от музыки?

Знаете, я устаю от слышанья, не от слушания. То есть меня может утомить музыка в ресторане. Но я никогда не устаю от той музыки, с которой я работаю. И хотя я работаю много, но еще я слушаю музыку просто так, для удовольствия: и в машине слушаю, и дома. Дома меньше, но – слушаю. Я фанат музыки. Для меня это величайшая ценность. Вы меня извините за такой пафосный штамп, но я без нее жить не могу. Честно-честно.

Петр Брантов


P.S. RMA и факультет «Менеджмент в музыкальном бизнесе и индустрии развлечений» благодарят администрацию технопарка Digital October за помощь в проведении мастер-класса Хэйдна Бендалла.