«Я исхожу из того, что сознание определяет бытие» (ВИДЕО)
Олег Кулик – одна из самых ярких фигур современного российского искусства, чьи арт-проекты и перформансы всегда вызывают огромный интерес со стороны профессионального сообщества, критиков и зрителей. Выкроив время в своем плотном расписании, Олег встретился со слушателями и гостями факультета «Арт-менеджмент и галерейный бизнес» в рамках открытой лекции, организованной бизнес-школой RMA при поддержке Винзавод ПРОСВЕТ. Предлагаем Вашему вниманию видеозапись лекции, а также заметку, написанную по ее итогам.
О том, что такое успех
«Я отношу себя к художникам авангарда, оппозиции, никогда не рассчитывавшим на большой успех, который как категория появился в СССР достаточно поздно. Конечно, сейчас в России, стране демократической и развивающейся, успех имеет большое значение, но в 60-70-е годы, когда зарождалось современное искусство, была совсем другая философия: если ты не подлизывался к власти, то твой путь лежал в подполье, где ты мог заниматься тем, что действительно важно. И в этом были наши отцы и деды, и казалось, что так будет всегда. В свои 27 я сидел и плакал, что никогда не выйду на Запад. Я был абсолютно уверен, что это невозможно, потому что категории успеха и карьеры тогда напрочь отсутствовали.
В целом, отношение к успеху формируется внутренними установками. Я, например, убежден в том, что сознание определяет бытие. И это понимание проходит через все мое творчество и всю мою жизнь. Конечно, есть художники, которые выстраивают свое творчество, изучая маркетинг, психологию людей, рынок, спрос и т.д. Они ориентируются на мир бытия, и в этом случае, их сознание этим бытием и определяется. Но мне стать таким художником было не суждено. Я привык исходить из того, что рождается в моей голове, из того, что подсказывает мне моя интуиция. И мне посчастливилось общаться с такими же художниками, для которых искусство – это страсть. Рассчитывают ли они на успех? Это совершенно не важно».
«Никакой эволюции мое творчество не претерпело. Меня, как в пять лет, продолжает интересовать граница между искусством и жизнью, живым и мертвым, естественным и неестественным. Мне интересно, что же представляет собой эта границы.
Но были в моем творчестве и поворотные моменты. К примеру, в 80-е годы, впрочем, как и сейчас, меня интересовала тема рамы. Тогда у меня был проект с прозрачными рамами: объектами, сквозь которые можно было смотреть на реальность, не закрывая ее. Это был очень интересный для меня феномен, который я пытался изучить со всех сторон. Поэтому все 80-е я занимался шаманизмом – ходил по району с куском стекла, в котором была вырезана дырка, и медленно-медленно рассматривал через него все, что было вокруг. Потом меня заинтересовала теория зрения, я начал размышлять о том, что я вижу, когда смотрю на эти рамы под разными углами. Вот так 10 лет ходил с этими стеклами и улавливал реальность, изучал ее, писал тексты. И вот когда я был готов подарить миру мощную концепцию прозрачного искусства, мне предложили сделать выставку. Тогда в мою мастерскую, забитую стеклами всевозможных форм, пришел известный критик. Мы три часа проговорили, он выслушал все мои теории и вдруг спросил: «Олег, а где работы?». И я понял: мне уже тридцать лет, а меня нету, искусства-то я так и не создал. Я создал какие-то магические объекты, которые были важны только меня, и оказался в плену собственных иллюзий. Таким был мой первый «успешный» проект.
После этого на мою удачу произошла следующая история. Художницу Наташу Турнову нашел тогда еще малоизвестный бизнесмен Владимир Овчаренко, который на складе каких-то китайских товаров решил сделать выставку современного искусства. Она пригласила меня в качестве куратора, так как ей показалось, что я интересно рассказываю о пространстве. А мне делать было все равно нечего, и я согласился.
Для выставки она сделала головы, вырезанные из оргалита, выгладившие очень живописно. Как только я их увидел, то сразу понял: если их сдвинуть вместе, перевернуть и подвесить к потолку, то на фоне чистых белых стен это будет выглядеть, как жирный подтек краски. И это подчеркнет их живописность. Я так и сделал. Когда пришла Наташа, у нее был шок. И два дня мы провели друг напротив друга, решая, что же делать. Я настоял на своем, мы оставили все как есть, и выставка имела большой успех. И после этого Владимир Овчаренко предложил мне стать «повещиком картин», чем я до сих пор и занимаюсь. И это был интересный момент. Когда твои работы не выставляют, ты начинаешь обращать внимание на то, что делаю другие, что происходит нового и интересного вокруг, и начинаешь выставлять других. В этом смысле, куратор – всегда плохой художник».
О российской арт-индустрии
«1991 год. Мы с Анатолием Осмоловским первый раз в жизни купили киви и пошли ко мне домой обсуждать искусство. Сидим и понимаем: не галеристы мы. Художников даже нет – соцреалисты развалились, старшее поколение все разъехалось. Четыре года – с 1991 по 1994 – не то что коллекционеров не было, а было вообще не понятно, есть искусство или его нет. И вот мы обсуждали: как можно спроецировать ситуацию так, чтобы художники появились? Откуда они вообще могут взяться? И кто-то из нас тогда озвучил следующую идею: нам нужно выйти на улицы и доказать людям, что мы есть. И чтобы искусство появилось, мы должны создать огромный интерес к этому феномену, создать почву и вырастить галеристов, коллекционеров и т.д.
Именно в эти годы повсеместно начали проходить перформансы, которые были похожи на крики вопиющих в пустыне. Но это дало свои плоды. Первые журналисты, выделившиеся из нашей среды, стали писать о том, что мы делаем, и приносить это в газеты и журналы. Затем из нашей же среды вычленялись первые галеристы, такие как Айдан Салахова и Елена Селина, вокруг которых начала создаваться какая-то своя жизнь. Все эти четыре года шло активное нарабатывание системы, а мы постепенно стали ее же жертвами. Все эти люди, открывавшие музеи, создающие коллекции и т.д. задавили искусство, потому что подумали, что они-то и есть самое важное. Потому что в отличие от культуры западной, где есть преемственность традиций, наши кураторы и галеристы не чувствуют, что во главе стола всегда сидит художник. Поэтому везде есть искусство английское, французское, американское, а русского нет. Оно было только в 90-е годы, года мы участвовали во всех биеннале, о нас писали западные СМИ. Сейчас такого нет. Все пишут про индустрию, коллекционеров, кураторов, которые все чаще идут вместо художников.
Но так и должно было быть. Тогда был создан гумус, который должен перебродить и стать почвой для новых побегов. Мы предполагали, что все это продлится 10 лет. Сначала в современном искусстве отметятся олигархи, потом их жены, потом правительство и т.д. Они все будут вливать деньги и постепенно убивать креативность в художниках. Но потом грянет кризис. Нам повезет, вернется 91-й год – коллекционеры исчезнут, но останется почва и останемся мы, уже не такие наивные. И вот мы, наученные жизнью, сможем объединиться не по принципу «любим-не любим», а по принципу схожести. И тогда уже олигархи и все остальные пойдут за нами».
«Любая идея, если она сильная, и ты готов ради нее на что-то пойти, в конце концов, будет реализована. А если она еще и правильная, то судьба сама создаст цепочку случайностей, которые помогут воплотить ее в проект. Так случилось с моей идеей про музей природы. Я начал размышлять о том, что современные мир – это музей природы, то есть единственный музей, показывающий то, что человек сделал плохого. Я начал разрабатывать эту тему и узнал, что музеи природы – самые посещаемые в мире. Так родилась идея проекта «Музей природы или Новый рай», а затем последовала череда удивительных событий – к примеру, я случайно смог прорваться в Natural History Museum в Лондоне. Потом мне разрешили целую ночь провести в музее Финляндии, где мы с прекрасной норвежской моделью фотографировались в образе Адама и Евы.
Я исхожу из того, что мир маленький, и он в моей руке, поэтому я могу делать с ним все, что угодно. Надо только придумать что именно, а это не так-то просто. К примеру, у меня появилась идея, что важно не само искусство, а та эмоция, которое они вызывают. Мне захотелось сделать выставку, где бы картины не просто висели на стенах, а их бы держали руки живых людей, замурованных в эти стены. Многие говорили, что это невозможно – найти столько людей, заставить их стоять целый день, но мы взяли роту солдат и состоялась выставка «Искусство из первых рук, или Апология застенчивости».
И, наконец, я расскажу о том, как реализовывался мой самый главный проект. В какой-то момент я задумался о том, что было бы интересно сделать выставку, в рамках которой все художники выскажутся о вере. Я решил поделиться своей идеей с Маратом Гельманом, и пока я в красках ему все расписывал, он наливался багровой краской и начал кричать, что это настолько неактуально и неинтересно, что не пойдет не только для большого проекта, но и для маленькой выставки. Его реакция была настолько неожиданной, что я взял время подумать и думал весь 2005 года.
К счастью, тогда готовился к открытию ВИНЗАВОД. Нам выделили подвалы, и мы целый год сидели там с художниками и обсуждали вопросы веры. Проходит год: художники загорелись, многие делают работы, у нас уже появились серьезные организаторы – Соня Троценко, Василий Церетели и др., – а денег никто не дает. Все ждут, что эта мощная идея, которую они поддержали, найдет себе дорогу сама. И вот остается два месяца до выставки, я понимаю, что ничего нет, и принимаю решение на последнем совещании признать перед всеми, что не получилось. И тут мой внутренний голос меня спрашивает: «А что такое вера? Ведь это то, в рамках чего я действую, не зная, какой будет результат. Поэтому если ты начал этот проект, то должен верить, что он состоится, даже если все вокруг говорит об обратном». С такими мыслями я прихожу на собрание, где важные люди обсуждают, что надо выделить 60 тысяч евро на ремонт потолка, 40 тысяч на обновление проводки и т.д. Встаю и говорю: «Ключи от зала у меня и я могу, пока идет выставка, отвечать за всякие технические неурядицы, вроде упавшей плитки. Но проект должен состояться при любой погоде, если он не состоится, то всем будет хана!». На следующий день мне звонит Василий Церетели и говорит – музей нашел 60 тысяч евро на выставку, и дальше пошло по цепочке. Мы собрали почти 450 тысяч евро за неделю. А дальше – подготовка к выставке, к открытию, которое состоялось в подвалах-винохранилищах.
Таким образом, реализация выставки заняла полтора года. Но если бы их не было – проект бы никогда не состоялся. За это время все художники придумали третью-четвертую работу, а когда пришли деньги и возможность все реализовать – мы точно знали, чтоэто будет стоять здесь, а вон то – там. Поэтому выставка состоялась на 150%. И пусть после этого никто не говорит мне, что бытие определяет сознание!».