Игорь Маркин: «Трудно быть выскочкой»
Владелец первого частного музея современного российского искусства Art4 Игорь Маркин теперь будет торговать искусством в тех же залах, где с 2007 года проходили самые эпатажные музейные выставки Москвы. Предлагаем вашему вниманию интервью коллекционера, приглашенного спикера факультета «Арт-менеджмент и галерейный бизнес» Игоря Маркина, опубликованное в газете The Art Newspaper.
Расскажите, почему вы потеряли интерес к музейной модели и решили начать продавать искусство?
Барыгой почему стал? (В Art4. — TANR.) Мы не торговали искусством принципиально, это было мое заблуждение на самом деле. Когда я решил сделать музей в 2007 году, я почему-то исходил из постулата, что музей не торгует искусством. Мы торговали билетиками. И вот, проработав год, два даже, в таком режиме, я не мог перестать переживать из-за нецелесообразности деятельности. Ты и команда вкладываете огромные усилия в создание выставки, а ответ людей в виде принесенных денег какой-то неадекватно маленький. Это меня угнетало. Когда случился кризис 2008 года, мы готовили большую музейную выставку Леонида Пурыгина, там больше 100 работ должно было быть. Я остановил ее, мы перестали делать выставки. Мы продолжили работать для публики, но только в Ночь музеев раз в году. Это была оптимальная форма работы, гениальная идея.
На самом деле я совершил концептуальную ошибку: я отказался от продаж искусства, от торговли искусством, опираясь на ложный постулат, что музеи не торгуют. Почему? Потому что музейная коллекция часто формируется пожертвованиями. Ну, коллекционер старенький — или не старенький — дарит музею работы. Если такой музей торгует искусством, он просто через какое-то время продаст свои фонды, и тогда никто ему больше не будет ничего дарить. Вот музеи и накапливают столетиями свои богатства. Если взять Музей личных коллекций — он весь состоит из даров, а не покупок.
Заложены были основы этого музея, прямо скажем, кровавым способом.
Конечно, но в данном случае нас интересуют именно дары. Для частного музея это абсолютно неактуальный способ формирования коллекции. У меня есть несколько даров, но это три, может быть, пять работ — ерунда, капля в море. Сейчас я не отказываюсь от музея. Это музей, называется Art4. (Ребрендинг сделали. Раньше был Art4.ru, «арт фо ру», по-русски труднопроизносимое название.) Я сделал первый в России музей, который совершенно спокойно и нагло, с ценниками, торгует шедеврами, в том числе из собственной коллекции. Здесь вот сейчас представлена половина моей коллекции Пурыгина, и это именно торговля, а не распродажа коллекции. Это очень важный момент, потому что, скажем, готовясь к выставке Пурыгина, я купил в Наро-Фоминске у родственников художника шесть работ, и еще мне коллекционеры принесли две работы, и одну из них я тоже купил. То есть получается, я что-то продаю, но я как минимум столько же и покупаю.
Но почему вы называете это музеем?
Потому что мы делаем музейные выставки. Пусть и с ценами, но пурыгинская выставка абсолютно музейная. Это во-первых. Во-вторых, есть коллекция музея. А в-третьих, есть помещение музейное. Да, оно с 2007 года заявлено как музей и никак иначе. И собственно, вот новая концепция музея. Мы отбросили ненужные, мешающие вещи, потому что торговля искусством позволит нам делать выставки, вести выставочное дело. В противном случае я должен в каждую выставку вкладывать деньги. Потому что, продав билетик, невозможно выставку сделать. Небольшой музей не может. И большой не может. Никакой музей не может окупить собственное содержание.
Возможно, какое-то другое слово нужно для этой институции? Потому что музей — это все-таки что-то традиционно не торгующее.
Вот мне хочется «музей»! Потому что в 2007 году это был первый музей современного искусства, открытый за последние 100 лет. А сейчас меняется только то, что здесь можно купить работы. Но суть деятельности остается. Поэтому хочу «музей».
А вы бизнесом продолжаете заниматься?
Да, но сейчас он, к сожалению, практически неприбыльный.
А почему? Сейчас же все вроде ремонт делают.
Потому что Россия в чудовищном кризисе находится. Сейчас рушится абсолютно все. То, что еще не вылезло, уже рухнуло, просто у людей достаточно большие запасы, которые сегодня растрачиваются убыточными предприятиями. Так что страна уже во многом рухнула. Сколько банков закрылось, сколько компаний! А многого еще не видно.
Но при этом вот, например, Владимир Овчаренко вкладывает деньги в мясное производство. Тоже ведь, наверное, не просто так он сейчас это начал?
Там не все здорово с этим мясом. Весь этот бизнес построен на государственных дотациях. То есть все плохо. Но при этом надо отдать должное, что искусство с трудом, но продается, потому что, когда все другие ценности рушатся, в том числе недвижимость не продается, земля обесценивается, искусство сохраняет свою ценность, естественно, падая в цене.
Есть точка зрения, что русское искусство сейчас в депрессии, но постепенно из нее выходит. Вот у вас было ощущение, что случился качественный переход в какое-то другое состояние?
Да, было, прошлой зимой было ощущение, что как-то все совсем кисло. Но это ситуация в стране проецируется, настроение у всех плохое на самом деле. Если говорить о художниках, то те, которые с эстетикой внутренней работают, которая у них внутри головы, а не с той, что снаружи, — на них эта депрессия не особо влияет.
