Один из главных героев соц-арта, участник Венецианской биеннале и других международных выставок, скульптор Леонид Соков (род. 1941) в спецпроекте для Государственной Третьяковской галереи «Незабываемые встречи» открывает публике своих любимых художников, показывая, как в диалоге с ними возникали его собственные работы — от ранней анималистики и женских ню до иронических инсталляций с советскими вождями. Специально для этого проекта музей представляет из своих запасников работы таких мастеров, как Василий Ватагин, Александр Матвеев, Дмитрий Цаплин. А во дворе здания на Крымском Валу уже с лета стоит один из объектов Сокова — автомобиль с супрематическим гробом Малевича. The Art Newspaper публикует интервью с Леонидом Соковым.

Фото: Тимур Аникеев

В 2012 году у вас была ретроспектива в Московском музее современного искусства. А что сейчас, какая идея вашей выставки в Третьяковской галерее?

Когда поживешь вне России — а я так делаю уже 36 лет, буквально полжизни живу в Америке, — видишь, как чужая культура тебя не принимает. Люди не понимают, что ты делаешь. И в конце концов человек, поживший там, сосредотачивается на русской культуре. Но я с самого начала сделал вывод, что буду интересен везде только тогда, когда буду показывать свое через свою культуру. Выставку я придумал в форме диалогов с разными визуальными культурными слоями. И это не вторжение, не интервенция — я это терпеть не могу. Я ни с кем не хочу воевать. Наоборот, я хочу смешаться с теми людьми, которые на меня влияли. И очень удачно получилось, что в Третьяковке много моих работ, и сейчас еще добавилось из коллекции Леонида Талочкина (коллекция, недавно переданная в ГТГ из Музейного центра РГГУ. — TANR).

А сколько работ ваших в Третьяковке?

Около 30. Когда-то они купили «Портрет бюрократа» — этоАндропов с двигающимися ушами — и «Очки для каждого советского человека». И тогда же Андрей Ерофеев (в начале 2000-х глава отдела новейших течений ГТГ. — TANR) по-дружески у меня выманил еще большое количество работ, просил, чтобы я их подарил.

Вы ведь занимались вначале анималистической скульптурой.

Да, я этим зарабатывал, я был в МОСХе. Когда я уехал из СССР в 1979-м, меня исключили, конечно, просто выкинули. А потом, в новое время, друзья, которые стали высокопоставленными в МОСХе, предложили мне опять в него вступить. Мне вернули этот билет, вот и все. А в советское время я был членом бюро секции скульптуры.

Член бюро? А это важно было?

Важно. Для того чтобы быть встроенным в это общество и зарабатывать деньги, просто не работать сторожем, это было важно. И я все время, еще с МСХШ (Московская средняя художественная школа, ныне Московский академический художественный лицей Российской академии художеств. — TANR), был анималистом, и сам Василий Ватагин меня хвалил, насколько он мог со своей буддийской философией.

Я тогда увлекался кошками. Я рисовальщик был хороший и рисовал в зоопарке все время, пока учился в МСХШ. С 1956 по 1961 год. Лазил через стенку, потому что дорого было билет покупать. В то время на меня очень влияла французская скульптура. Уже тогда я знал, кто такой Помпон (Франсуа Помпон, 1855–1933. — TANR). Кстати, его мало знают здесь.

Помпон? Я тоже не знаю.

Во Франции его любят. Там было распространено мелкое литье, для салонов, модный наполеоновский стиль. Скажем, Бари(Антуан-Луи Бари, 1795–1875. — TANR) — помните, пантеры, крокодилы? Роден считал его своим учителем, а потом его Матисс копировал. Помпон повлиял, мне кажется, на Арпа. Помпон был сначала форматором из гипса у Родена, а потом стал анималистом, делал маленькие скульптуры: фазан, утка и — самый знаменитый — белый медведь. Они в Музее Орсе даже продаются как сувениры.

Читать далее…