Практически не дающий интервью участник "золотой сотни" Forbes, предприниматель и коллекционер, президент Европейского еврейского конгресса Вячеслав Кантор накануне открытия в ГМИИ им. Пушкина выставки «Отечество моё — в моей душе…» сделал исключение для РИА «Новости» и рассказал о заниженной самооценке гениев, тяготах бездумного накопительства и объяснил, почему из-за одного шедевра может появиться целый музей.

Журнал Forbes, ссылаясь на экспертов, оценил коллекцию Музея искусства авангарда (МАГМА), созданного на основе вашей коллекции, в 150-200 миллионов долларов. Так ли это?

Конечно, любой музей, как и любой коллекционер, ограничен и материальными, и временными рамками, но каждый хочет быть олимпийским чемпионом в своем виде спорта. И для меня это очень органичная позиция. На сегодняшний день стоимость коллекции трудно выразить в цифрах, поскольку всем хорошо известна ситуация на рынке искусства — цены постоянно растут, особенно на произведения основных художников из нашего собрания. Можете ли вы раскрыть, насколько были застрахованы экспонаты, представленные на выставке в ГМИИ им. Пушкина? Мы застраховали коллекцию на сумму порядка 200 миллионов долларов. Самые дорогостоящие произведения из тех, что можно будет увидеть на выставке, — «Портрет девушки в черном платье» Амедео Модильяни и картина Ильи Кабакова "Жук".

И какую часть коллекции можно будет увидеть на выставке?

Лучшую! Я полагаю, это примерно треть коллекции, но самая значимая. Отобрано для показа сто работ, и это был наш взаимный с Пушкинским музеем выбор. Некоторые, к сожалению, не вошли в экспозицию чисто по техническим соображениям: что-то было слишком масштабным, как, например, «Комната Люкс» Кабакова (ее размер примерно два на три метра), или слишком чувствительные ко всякого рода перемещениям, как «Зима» Эрика Булатова.

Какого художника в коллекции музея МАГМА вы особенно выделяете и за что?

Однажды кто-то из учеников Фалька спросил у него, что он думает о Хаиме Сутине. И он ответил: «Представьте себе, что Фальк — это одна лошадиная сила, а Сутин — сто». Здесь этот художник плохо известен, хотя родился он в Российской империи, и на этой выставке можно увидеть, возможно, впервые, одну из самых выдающихся коллекций Сутина. И это очень важно, потому что нет художника, который оказал большее влияние на современное развитие важнейших направлений в искусстве. Можно сказать, что все американские экспрессионисты — ученики Сутина, не в реальности, а в моральном смысле. И сам Модильяни считал, что Сутин — гений, а он — нет. Заниженная самооценка, вообще, я заметил, свойственна гениям, как Фальк и Модильяни. Словом, важно не доказать, что Бэкон и прочие — последователи Сутина, а понять, почему так. Я считаю, что это очень символично, что мы показываем в России лучшие наши работы, 90 процентов которых приобретено за ее пределами. Про Россию известно, что мы — великая ресурсная держава, еще про космос и балет, но есть еще и это измерение, что Россия не заимствовала из западного искусства, а, наоборот, во времена авангарда занимала лидирующие позиции. Ну и, конечно, на выставке представлены и Репин, и Серов.

С этими художниками вы наверняка знакомы с детства. Были ли уже тогда какие-то предпосылки, сформировавшие вашу страсть к коллекционированию?

Самые мои первые встречи с искусством были достаточно поверхностные. В советские времена искусства, а тем более хорошего, нигде, кроме как в одном-двух комиссионных магазинах, негде было купить. Конечно, существовал закрытый мир коллекционеров, но ни я, ни моя семья туда вхожи не были. Но я помню, как ходил в гости к друзьям отца Семену Иголю и Ирине Лисицыной, которая до Семена была замужем за знаменитым петербургско-московским адвокатом, имевшим по тем временам огромную коллекцию — 30-40 знаменитых имен. Я помню, что на меня это никакого впечатления не производило — ни Левитан, ни Айвазовский. А вот впечатления от школьных посещений Третьяковки были очень сильные: я думал, что творения, которые я там видел, созданы небожителями. Это было как поход в небеса.

Читать дальше…