В Музее Москвы проходит IV Московская международная биеннале молодого искусства. Британский куратор Дэвид Эллиотт назвал свой проект "Время мечтать", напоминая о знаменитой речи Мартина Лютера Кинга и движении афроамериканцев за гражданские права в 1960-е годы. Предлагаем вашему вниманию интервью Дэвида «Коммерсанту», в котором он рассказал об отличиях молодых российских художников от старшего поколения, арт-образовании и поддержке искусства.

— У вас довольно интересное сочетание специализаций — русское и восточное искусство. Видите ли вы сходство между ними?

— Мне кажется, Москва довольно азиатский город. Дело в том, что Россия все время отрицает восточное в себе, свой «монгольский кошмар». Ужасная правда в том, что некоторые славяне были изнасилованы монголами. История русского искусства находится на тонкой грани между западными идеями и Востоком, строившим цивилизации тогда, когда по территориям России и Великобритании бегали люди в одежде из звериных шкур. Русская духовность связана одновременно с христианством с Запада и язычеством с Востока.

— Вы изучали русский авангард и советское неофициальное искусство. Есть ли в чем-то сходство между ними и молодыми российскими художниками?

— Да, есть. Возможно, не всегда осознанное, но это все же другое искусство со своими традициями. Иван Плющ делает фонтан, которые будет стоять перед входом на выставку, он будет называться «Триумф веселья». Мне кажется, вода, вырывающаяся из бочек из-под нефти, может быть современной версией фонтана дружбы на ВДНХ. Вместо дружбы, которую символизировали все эти золотые девушки-республики (мы все помним, что стало с этой дружбой), нефть. Художник абсолютно прав в своем ироничном анализе современного мира и осознанной безвкусице в противовес неосознанной безвкусице новых русских. Несмотря на то что он живет в Петербурге, его работы могли бы быть поздней версией московского концептуализма.

Больше всего меня в молодых российских художниках восхитило то, что они уходят от художественного языка постсоветского периода и ищут свои собственные способы самовыражения, отвечающие окружающему миру. Они избавляются от давления традиций и истории. Новый мир может быть несколько поверхностным, и, на мой взгляд, он таковым и является, но он освобождающий, особенно после периода вопросов «что делать?», «каково быть русским?», накладывающих серьезную ответственность. Я иногда задумываюсь над тем, что значит быть британцем, но кроме того, что я британец, у меня же еще множество других определяющих характеристик.

— А если говорить о каких-то общих тенденциях. Как вы считаете, чем молодые художники отличаются от старшего поколения? Что на них больше всего повлияло?

— На самом деле на молодых художников повлияло то же самое, что и на старшее поколение, то есть свойственные всем попытки найти баланс между эмоциями и опытом. Сейчас, правда, в отличие от, скажем, XIX века, никто не говорит тебе, что делать. Кроме, конечно, арт-рынка, но некоторые все же стараются не обращать на него внимание.

— А не кажется ли вам, что разделение художников на молодых и не очень несколько искусственное?

— Ну, я никогда не воспринимал молодость как некую определяющую характеристику. Обычно словосочетание «начинающий художник» используется в контексте арт-рынка, и имеется в виду перспективное вложение. При этом начинающим может быть художник любого возраста. Например, работы Яйои Кусамы стали интересны публике, когда ей было лет шестьдесят, потому что до этого художницы никого не интересовали, их не выставляли. В этом смысле молодежная биеннале выглядит немного как советский «фестиваль юности». Я подумывал предложить всем художникам надеть одинаковые белые костюмы. С другой стороны, такой определяющий критерий для биеннале мне кажется весьма разумным, нужно создавать какие-то границы, потому что нельзя показать весь мир. От этого ограничения по возрасту происходит основная тема биеннале «Время мечтать». Я вспоминал, каким был мир, когда я был одного возраста с выставляемыми мною художниками. В середине 1960-х, когда Мартин Лютер Кинг произнес свою знаменитую речь, я был даже младше, чем они, совсем подростком. Влияние речи было огромным, уже в том возрасте мы были против расизма, насилия, увеличения количества ядерного оружия и так далее. Когда я говорю «мы», я подразумеваю западных леваков того времени.

— По какому принципу вы отбирали художников? Вы приглашали кого-то поучаствовать?

— Да, я приглашал многих, но не все приняли приглашение. Потом я посмотрел все заявки на сайте. Честно говоря, сама система подачи заявок кажется мне немного советской, но я нашел довольно много интересного среди заявок. Правда, в результате все, и приглашенные мною художники, проходили через процедуру подачи заявки. Иногда я не брал работы тех, кого сам же и пригласил, потому что они не вписывались в общий вид выставки. Конечно, выбирать из такого количества было крайне сложно. Правда, многие прислали просто свои недавние работы, не вчитавшись в описание биеннале, среди них были отличные произведения, но я не мог их принять.

— Еще один важный вопрос, связанный с молодыми художниками,— образование. Как вы считаете, каким должно быть арт-образование и нужно ли оно вообще?

— Художественное образование должно в первую очередь давать навыки и интеллектуальное пространство, в котором молодые люди должны научиться сомневаться. Нужно учиться быть критичным и самокритичным и не бояться этого. Нет ничего хуже образования, убеждающего человека, что он прав во всем,— это не образование, а что-то противоположное. Ничего не придет само, нельзя просто так сидеть и обновлять страницу Facebook. Некоторые процветают в ходе образования, а для других оно смерти подобно. Мне кажется, учиться техническим навыкам вроде рисования необходимо, многие художники не умеют рисовать, и, когда они начинают рисовать, они напоминают Сезанна, который ненавидел свои рисунки, но постепенно он рисовал все больше, и постепенно его рисунки начали его устраивать.

Читать далее...