В четверг, 10 марта, занятие для студентов группы "А-6" факультета "Арт-менеджмент и галерейный бизнес" проведет российский художник и теоретик искусства Дмитрий Гутов. Его живописные полотна, скульптуры, инсталляции, видео и фотографии участвовали во многих российских и международных выставках. При подготовке к занятию рекомендуем ознакомиться с отчетом о творческой встрече Дмитрия со студентами RMA.

«Есть зерно и из него вырастает все остальное»

Дмитрий Гутов принял участие во множестве выставок по всему миру. Среди них: Венецианская биеннале 1995, 2007 и 2011) года, Стамбульская биеннале 1992 года, Манифеста 1996 года в Роттердаме, биеннале 2002 года в Сан Пауло, выставка «Русский контрапункт» в Лувре в 2010 году, «Россия!» в Музее Гуггенхайма в 2005 году, «Документа» 2012 года в Касселе и многие другие. Работы Дмитрия Гутова хранятся во многих собраниях, включая Русский музей и Третьяковскую галерею. Как художник Дмитрий начал выставляться с 1988 года.

Первая работа

«В 1988 году, когда был разгар перестройки, в моей квартире раздается звонок, и мой приятель зовет меня притащить работу на выставком – 18 молодежную выставку в Манеже. После звонка я понял, что ни одной работы, которую можно показать, у меня нет. Тогда мой взгляд упал на сервант, в котором стояла коллекция советских стаканчиков 1960-х, я увлекался этим дизайном давно и даже написал внушительное исследование о том, почему эти стаканчики именно такой формы и именно с такими линиями. Я столько думал и медитировал над этой темой, что когда, меня позвали на выставком, решил именно это и показать: дверцу с прилепленным стаканчиком, который парит перед ней, как будто в невесомости.

Кстати, решить, как приклеить стаканчик к двери, – оказалось непростой задачей, и на ее решение у меня ушла вся ночь. В итоге, я сделал кольцо из куска желтого пластика, которое закрепил на дверце, а в него вставил стаканчик – это было гениальное инженерное решение, кольцо совпало с линиями стаканчика и было совершенно не заметно.

В итоге вся комиссия выставкома проголосовала за мою работу, хотя она немного отличалась от почти классических картин соцреализма, которые несли большинство других художников. Впрочем, был человек, который меня «переплюнул», он шел к комиссии вообще с пустыми руками и уже перед столом достал из кармана кусок мятого целлофана, когда художник развернул целлофан, стало видно вырезанное из газеты облако и буквы, складывающиеся в слово «легко». Интересно, что на выставком скульпторов  этот парень принес  три кирпича, а ювелирам показал бусы из канцелярского мусора, и его везде пропустили.

Это было первая моя работа, показанная широкой публике. И не успел я вставить дверцу обратно в сервант, как у меня купили эту штуку за тысячу «баксов» – огромные деньги в 1988 году.

Я вложил в «Art to mode» («Искусство в быт») такое количество эмоциональной и интеллектуальной энергии, что потом все мое творчество я извлекал отсюда. Суть искусства сводится к тому, что есть зерно и из него вырастает все остальное. Часто разные работы художника повторяют один и тот же сюжет».

«Космос»

«Тема с дизайном 60-х захватывала меня все больше и больше. Тут нужно отметить, что искусство имеет свою железную логику: ты не можешь делать ничего просто так, за работой конкретного художника стоит стена из того, что было сделано ранее, и ее нельзя игнорировать. За мной стоял соцреализм, Кабаков с его коммуналкой, Мухоморы с их отвязностью, и были эпохи совершенно пронзительные, эпохи творческого подъема. Одна из них – «хрущевская оттепель», которая проявлялась даже в дизайне обоев.

Чтобы подчеркнуть эту эпоху, я брал классические обои начала 60-х и дрожащей рукой проводил несколько линий, и обои превращались в космос, в первый советский спутник. Такие обои в конце 80-х достать было нереально, и я ходил по хрущевкам, в которых было сделано уже по несколько ремонтов, и предлагал сделать ремонт во встроенных шкафах и темных комнатах, в которых обои никто не переклеивал, так я и доставал материал для своих работ. Кроме обоев я писал на досках от мебели 60-х, на кухонных шкафах и прочем подручном материале».

  

Новый мир

«Так незаметно пришел 1991 год. Тогда на арт-сцену вышел куратор Виктор Мизиано, которой решил сделать выставку «Эстетические опыты» в усадьбе Кускова. Для этой выставки я сделал несколько работ, в том числе масштабную инсталляцию «Охота на человека-амфибию», которая представляла собой огромную сеть, растянутую над озером. Странно, но на следующий день сеть пропала.

В это время в стране происходили всем известные события. И вот после знаменитой ночи в августе 1991 года, когда должен был состояться штурм Белого дома, мы стояли с юным Анатолием Осмоловским и наблюдали рассвет над Москвой-рекой. В тот момент, когда солнце встало, мы поняли, что мы живы.

В то утро начался новый мир, мы влетели в совершенно новый космос. Тогда Толик (А. Осмоловский) сказал: «Лучшее в нашей жизни позади». И в этом была правда: период с 1987 года до 1991 – было временем феноменальной свободы, когда советская власть уже загнулась, аппарат не работал, и мы, как художники, могли делать что угодно. И то, что наступила другая эпоха, мы почувствовали буквально на следующий день: на улицу вышла совершенно новые люди и пошли валить памятник Дзержинскому, и это было совершенно бессмысленным варварством.

И вот наступила эпоха денег, началась чудовищная девальвация, деньги не стоили ничего. В тот время в Москве возникла одна из первых галерей, находившаяся в Трехпрудном переулке, где каждый четверг собирались художники и что-то делали сами для себя. И вот Авдей Тер Оганян предложил мне, сделать что-то такое, чтобы о галерее узнали в стране.

Я сделал выставку «Мелочь нашей жизни», на которой стаканами раздавали горы мелочи. Здесь, кстати, и пригодилась еще не до конца растраченная тысяча долларов за первую мою работу. Проблема была в том, что не хватало мелочи, нигде не было разменных монет. Мы собрали двадцатикопеечные монеты по первым коопретаивным туалетам, пятачки в метро, и даже обратились к зав.отделом инкассации таксофонов города Москвы за двушками. Трансляция этой выставки шла по всем каналам, и о галерее узнали».

 

«О прозрачности»

«В 1992 году Владимир Овчаренко и Олег Кулик организовали выставку «О прозрачности» в бывшем пионерлагере им. Ю.Гагарина. Детские лагеря в то время были уже совсем заброшенные и производили удручающее впечатление. Гагарин, невесомость, пионерский лагерь и тяжесть физического существования в 1992 году в Москве должны были отлиться в один образ. Через пару месяцев размышлений я решил повесить над лагерем облако из воланов для игры в бадминтон, так чтобы они казались замершими в невесомости. Это продолжение темы невесомости из моей первой работы: там летал стаканчик, здесь – воланы, там были линии на дверце серванта, здесь – почти невидимые лески.

Это был настоящий экстрим ради искусства – осенью, под дождем, мы с Костей Бохоровым неделю жили в не отапливаемых бараках и постоянно думали, как же воплотить идею в жизнь. Я кидал грузила, привязанные к концам лески, хитрость была в том, что попасть нужно было в определенную точку, чтобы потом лески можно было натянуть и поднять. В общем, невероятными усилиями, к выставке работа была готова.

На той же выставке мной была сделана работа «Гаси!» – призыв, обозначающий в волейболе необходимость нанести резкий удар по мячу сверху, так, что у противника уже не останется шансов его взять. Над волейбольной сеткой я подвесил на невидимой леске мяч, который замер как раз в том положении, когда все должны были к нему кинуться, но вместо этого ушли. Мячик ждет, чтобы пионеры вернулись, но их уже нет, нет организации, нет страны».

 

Международная биеннале в Стамбуле

«В 1992 году я получил первое приглашение на международную выставку – это была третья международная биеннале в Стамбуле. Куратор Виктор Мизиано предложил сделать проект «Шедевр», то есть каждый художник должен был сделать шедевр – согласитесь задача не из приятных.

Я решил, что шедевр должен быть невидимым с одной стороны, и занимать огромное количество труда – с другой. Так родилась инсталляция «Пыль» – я подвесил пыль на невидимых лесках, как раньше воланы. Работа была проделана большая, но человек, заходящий в помещение, не видел ничего.

В пустом зале натягивалась конструкция из лесок, на которых закреплялась пыль с пола, благодаря сложной системе, создавался эффект параллакса – изменение видимого положения объекта относительно удалённого фона в зависимости от положения наблюдателя. В первый раз, заходя в помещение, посетители ничего не понимали и считали это какой-то шуткой, но многие заинтересовывались и приходили снова и уже воспринимали эту инсталляцию как произведение искусства».

Акустический проект

В 1993 году Виктор Мизиано разработал акустический проект, в котором несколько художников должны были работать совместно. Несмотря на то, что это было очень сложно, и никто из художников не хотел делить свой проект с кем-то еще, все же мы с Юрием Лейдерманом и Анатолием Осмоловским сделали инсталляцию. На которой я представил повешенную под потолком вывязанную из веревок рукописную партитуру Моцарта. Юра установил колонки с заячьими ушками, из которых звучала абсурдистская поэма на ломаном французском языке обо всех наших дискуссиях во время подготовки к выставке. Осмоловский поставил микрофоны, которые считывали лейдермановские стихи и музыку Моцарта, все это микшировалось и доносилось в виде шума.

 

С чистого листа

«Дальше я продолжал работать с эпохой 60-х, но уже в новых вариациях. Я сделал своеобразное продолжение картины Юрия Пименова «Лирическое новоселье» в рамках выставки «60-е. Еще раз про любовь», куратором на которой была Екатерина Андреева, художником – я. Те самые молодые люди из картины, которые только что получили квартиру, понимают, что она пустая, тогда молодой человек решает сам выстругать мебель.

Мне дали на растерзание четыре зала Центра Современного искусства на Якиманке, которые я засыпал тоннами опилок, доставшиеся мне бесплатно в одной мебельной фабрики, которая не знала, куда их девать. В одном зале транслировался зацикленный ролик, где молодой красивый человек все время что-то строгал с криком «Супримэкс», на стену другого зала проецировалось видео, где только один кадр – на берег набегала тоскливая волна, в третьем стояла все же сделанная этажерка, перед другой комнатой, засыпанной опилками до потолка, валялись раздолбанные мужские туфли и изящные туфельки женские. Это была абсолютно минималистичная выставка, но наполненная цитатами из разных произведений искусства, фильмов и поэзии 1960-х гг.

 

В 1994 году в галерее Владимира Овчаренко «Риджина» я создал инсталляцию «Над черной грязью» – тонны черной жидкой грязи, а сверху доски, которые вырезали по моим линиям. Здесь тоже есть отсылка к моей первой работе «Искусство в быт»: светлые линии на черной дверце от серванта представились мне редкой дощатой мостовой над непролазной хлябью русских дорог. Самым же непосредственным живописным источником явилась картина Юрия Пименова «Свадьба на завтрашней улице», написанная в 1962 году. Это была та же история молодых людей, начинающих жизнь на новом месте, с чистого листа, что и в «Лирическом новоселье».

Эта инсталляция несколько раз воспроизводилась: в 2000 году в национальной галерее «Jeu de Paume» в Париже, в 2004 году в Варшаве, осенью 2013 года в фонде культуры «Екатерина» в Москве».

2000-е

«Параллельно я занимался живописью в духе «дзенской» мазни. Я сделал выставку под названием «Я чужой на этом празднике жизни», одним из главных героев проекта стали обезьяны, с любопытством, недоумением, тоской и завистью взирающие на современный мир, читая известные книжки по искусству. Эти обезьянки, как художник, который никуда не может вписаться, асоциален, как говорит Кабаков: «Художник – это существо, которое не может жить по расписанию»

   

В 2006 году меня пригласили участвовать в японской арт-триеннале "Echigo-Tsumari", где художники со всего мира делают объекты в окружающей среде. Я представил масштабную инсталляцию «Свиток» – огромный свиток размером 24 на 3 метра свисающий с неба, на котором написаны иероглифы.

Еще создавал объемные работы из металла. Например, в 2007 году на выставке «Документа» я представил проект «Забор» – согнутые и сваренные из металлических полос рукописи известных писателей и поэтов, это было навеяно полуразрушенными заборами вокруг самозахваченных огородов. А в своей серии «Б/у», экспонируемой в галерее Гельмана, я изобразил воображаемые советские витрины в каком-нибудь селе, на которых были закреплены табурет, велосипед, сумка – уже никому не нужные вещи из прошлого. Рисунки Рембранта, иконы, наскальная живопись, портреты композиторов – все это появилось в моих скульптурах из металла, изображения на которых меняются в зависимости от ракурса. Анатолий Осмоловский сказал, что в этих работах можно проследить всю историю искусства за 360 градусов: от классики с лица до абстракции в профиль  и до пост-модернизма сзади».

В завершение лекции Дмитрий показал слушателям видеоработу «Оттепель», после чего ответил на все вопросы слушателей.