В Третьяковской галерее 8 июня открывается выставка «Валерий Кошляков. Романский пленник… или такелажные работы», а уже на следующий день стартует еще одна экспозиция одного из самых известных на Западе российских художников — «Новые фрески для старого замка» во французском замке Франконвиль. Перед этими событиями французский корреспондент Art and Houses Ольга Тарарина встретилась с Валерием Кошляковым, несколько лет живущим в Париже, и расспросила его о художественной карьере, значении живописи сегодня и о том, куда нужно двигаться современному российскому искусству.

 

Вы учились в Ростовском художественном училище, затем работали в театре. Это 1980-е, годы застоя, и можно представить, что тогда приходилось там рисовать. Но в подвале того же двора кипело андеграундное искусство, вы с друзьями создали товарищество «Искусство или смерть», сделали выставку в общественном туалете, а затем переехали в Москву, где уже всё закрутилось… 

Как сказал один художник, жизнь в искусстве очень длинная, она длиннее человеческой. Но то позднее советское время я сейчас воспринимаю как очень плодотворный период для учебы. Мы не знали таких понятий, как галереи, биеннале, карьера. В голове было только искусство и вопрос выживания.

 

В Москве в начале 1990-х вы попали в эпицентр художественной жизни, в мастерские в Трехпрудном. Тридцать лет, можно всё! Как вы прокладывали тогда дорогу к «своему храму»? 

То время в столице мне кажется уникальным в истории России, сравнимым, наверное, с какой-нибудь революцией во Франции 1968 года. Для нашего поколения это было золотое время. Молодость, новый город, в котором я поменял пять местожительств и… новое искусство. За десять лет всем пришлось пройти весь путь мирового искусства XX века, увидеть его не в книжке, а в реальных музеях по всему миру. И пока страна была занята сменой хозяев, дележом заводов и месторождений, художники принадлежали только себе и искусству, мы были полностью брошены.

Читать далее...