«Хороший ресторан это не стены, а люди»
Журнал «Итоги» (№36/795, 05.09.11) публикует обширное интервью президента Федерации рестораторов и отельеров, преподавателя программы «Менеджмент в ресторанном бизнесе и клубной индустрии» Игоря Бухарова. Предлагаем его вашему вниманию.
Двадцать лет назад, когда новая Россия делала первые шаги, а Советский Союз уже канул в Лету, когда на дворе царила «шоковая терапия», а прилавки едва очнулись от тотального дефицита, появилась узкая прослойка людей, мечтавших превратить закостенелый советский общепит в ресторанный бизнес европейского уровня. Впрочем, «превращать» оказалось практически нечего: новая ресторанная жизнь отстраивалась с нуля. Одним из тех немногих, кто стоял у истоков этого непростого начинания, был Игорь Бухаров,ныне известный ресторатор и президент Федерации рестораторов и отельеров, а тогда... Хотя он и сейчас слова «я повар» произносит с неизменной гордостью.
Игорь Олегович, правда, что сейчас на повара нигде не учат?
Вот так сразу и по больному... Учат. Но нас, рестораторов, такое обучение категорически не устраивает. В дореволюционной России поварское дело было ремеслом, которое передавалось из рук в руки: от мастера — к ученику. Советская власть поставила общепит на поток: появились учебно-курсовые комбинаты и профтехучилища. Собственно, это и есть те немногочисленные кузницы кадров, что поставляют персонал в нашу систему. И скажу честно: это позавчерашний день. Конкуренции-то нет, что очень расхолаживает ресторанный персонал. Условно говоря, люди могут себе позволить быть не на пике мастерства. Такой подход для меня — нонсенс. Кухня должна быть всегда на высоте!
Сами-то где мастерство обрели?
Я учился по старой доброй системе передачи ремесла в ресторане «Будапешт». Экзамены потом сдавал. При главном управлении общественного питания Мосгорисполкома в 80-е годы был учебно-курсовой комбинат с очень серьезными мастерами еще старорежимной закалки: хорошие манеры, изысканные рецепты, знание французского...
Сейчас у нас шеф-повара все больше иностранцы. Русских специалистов такого уровня в люксовых ресторанах очень немного. Можно сказать, единицы. Знаете, какой сегодня единственный способ стать хорошим поваром? Уехать учиться за границу. Например, в Лозанну — в школу гостинично-ресторанного бизнеса, в школу Бокюза, к Алану Дюкасу, в школу «Ле Кордон Блю». Но туда едут перфекционисты, пытливые умы. И отмечу: они выигрывают во многом, открывая целый мир, и не только кулинарный. Но в российском масштабе таких корифеев, повторяю, единицы.
Повар вообще-то элитная профессия. В прямом и переносном смысле. Гуру кулинарии Брилья-Саварен в своей знаменитой «Физиологии вкуса» сказал: «Так как Творец поставил человеку в обязанность есть, чтобы жить, то зовет его к пище аппетитом и награждает его наслаждением». У нас в России пока в чести «авось и так сойдет», меньшими усилиями к светлому будущему ресторанной жизни.
Кстати, недавно я расстался с убеждением, что американской кухни как таковой просто не существует. Что им по большому счету все равно, что есть. Мол, если будет выбор между гамбургером и фуа-гра, американцы якобы все равно предпочтут первое. Так вот, не предпочтут! Завтрак в нью-йоркском ресторанчике при отеле, принадлежащем Дональду Трампу, развеял этот миф. Восхитительный такой завтрак, в лучших традициях высокой кухни. Вот и всем настала пора расстаться со старыми стереотипами.
Почему именно кухня, пусть даже и высокая, увлекла ребенка из семьи военных?
Отец у меня военный, но музыкант. Причем во втором поколении. Дед — музыкант с мировым именем. Он играл первую флейту в одесском оперном театре, потом в Мариинке и затем уже в Большом театре. Он забрал моего отца в 1938 году из Ленинграда от матери, с которой развелся, и устроил в школу военных музыкантов в Серебряном Бору. Это папу и спасло: вся моя ленинградская родня во время блокады погибла.
По семейной традиции нас с братом тоже отдали в музыкальную школу. По классу скрипки. Но музыкантами мы так и не стали, хотя играть на гитаре я все-таки научился и потребность в хорошей музыке осталась на всю жизнь. Наша семья дружила с Виктором Третьяковым, отцом известного советского скрипача, лауреата многих международных конкурсов. Его сын часто выезжал на гастроли за границу, из которых привозил какие-то замысловатые вещи — например, игрушки с приколами: стакан с непроливающейся жидкостью, подушку, издающую смешные звуки... Вот такое первое впечатление от заграницы. Я решил, что за рубежом должно быть все очень необычно. И не ошибся.
Шесть лет мы прожили в ГДР, куда отца направили служить в группе советских войск. Это было мое второе знакомство с заграничной жизнью. Мог уже своими глазами увидеть и сравнить, как «у них» и как «у нас». И знаете, что меня там больше всего потрясло? Какое-то «несоветское» отношение к своему делу. Последние частные предприятия в Восточной Германии были переданы государству только в 1971 году. Любить и беречь собственность немцы не переставали, историческая память еще жива была!..
Желание заняться ресторанным делом Германия навеяла?
После службы в армии я вообще не знал, чем заняться. Хотел даже завербоваться на север, на Шпицберген. Романтика влекла, одноклассник фотографии оттуда присылал. Я служил в Мурманске, влюбился в те края по-настоящему. Дома откроешь альбом «Дембель неизбежен», а там теплоход «Арктика», северное сияние, сопки. Завораживает... Готов был ехать туда кем угодно. Спасло от бегства ко льдам то, что в Москве 1980 года было очень комфортно жить. Ударными темпами готовились к Олимпиаде. Представьте: город сияет чистотой, тунеядцев-алкоголиков за сто первый километр отправили, финский сервелат и фанта в обычных продуктовых магазинах, а не только в валютных «Березках»! Даже пакеты с ковбоем Мальборо в руках прохожих замелькали.
Как раз в это время меня познакомили с завотделом торговли и общественного питания одной крупной газеты Константином Александровичем Елютиным. Вот он меня и убедил пойти работать в общепит, сказав примерное следующее: «Через пять лет будет плохо с продуктами, а через десять лет наступит полный крах». Много лет спустя я спросил у него, откуда были эти сведения. Он ответил, что проводились специальные исследования... А тогда я это запомнил, но не придал особого значения. Сказать по правде, кулинар из меня в то время был еще тот, но экспериментировать любил. Помню, решил поджарить яичницу из десяти яиц, в результате снизу все подгорело, а сверху не прожарилось. Пришлось выбросить. Но в душе остались досада и желание понять, что сделал не так.
Я очень хотел попасть на работу при ресторане аэровокзала — известное на весь СССР место. Туда стремились перенять опыт у поваров высшего класса. Хороший ресторан — это не стены, а люди, которые там работают. Научиться создавать располагающую атмосферу такое же искусство, как и умение хорошо готовить.
И вот наконец...
Да! В начале 80-х я пришел работать поваром в ресторан «Будапешт». После революции он назывался «Аврора», потом до своего переезда на площадь Маяковского там располагался «Пекин». С головой окунулся в новый мир, много интересных людей встретил. Был у нас, к примеру, официант — Гена Пастернак, прошедший огонь, воду и медные трубы сталинской эпохи. В разных московских ресторанах работал. Талантливый, как сейчас говорят, коммуникатор. Встречал посетителей, будто старых знакомых, и человек был рад, что ему рады, приходил снова и друзей приводил. Так вот, Гена рассказывал, как Василий Сталин приходил к ним в «Националь». Его компания ела-пила, гуляла, а когда наступал момент оплаты, он говорил официанту: «Папа расплатится». И уходил. Хуже не было обслуживать его столик. Вся смена потом скидывалась, чтобы покрыть недостачу. Роль такого страдальца всегда отводилась молодому официанту. Это и был первый Генин «выход в люди». По его словам, на него смотрели, как на обреченного. Но именно в Генину смену Василий впервые расплатился. На стол легла пачка денег, все официанты получили на чай.
После смерти Сталина Василий приходил реже и раз от раза все более навеселе. Однажды оставил на столе большой сверток, сказав Гене, что это подарок. Надо было знать, что тогда могли сделать с человеком за такие «подарки»! Гена, накрыв презент полотенцем, вынес его из зала, ждал до вечера, не придут ли за свертком и за ним самим в придачу. Ночью, положив сверток на стол, они с женой сидели рядом, не сомкнув глаз. На следующий день, захватив на всякий случай чемодан с вещами и злополучный сверток, он пришел на работу. Так носил его туда-сюда несколько дней, пока не услышал по радио, что Василий Сталин арестован. Гена совсем пал духом, но время шло, а им никто не интересовался. И любопытство взяло верх. Бумагу развернули. Там, как оказалось, был золотой поднос.
Это я все рассказываю, чтобы стало понятно: речь зачастую шла о том, чтобы выжить. Не только в сталинское время, кстати. Представьте, обсчет свыше 41 копейки карался чуть ли не пятью годами тюрьмы с конфискацией! «Купить» ОБХСС в те годы не представлялось возможным... А я пришел в «Будапешт» во времена застоя. Для полноты картины расскажу о «закулисье».
Официанты работали бригадным методом — вдвоем-втроем. Один принимает заказ, другой общается с кухней, третий пробивает чек. В рестораны невозможно было попасть. Да и на всю Москву их было штук четырнадцать высшей категории, не считая валютного «Интуриста». Сейчас, к примеру, шесть тысяч. Официанты 80-х шустрили, используя тот факт, что снаружи по вечерам выстраивается очередь. Из очереди выбирался солидный человек, ему предлагали пройти на место «не пришедшего». Накрывался стол из дорогого набора продуктов: икры, мяса, салатов...
Предполагалось, что за все это будет уплачено. Но однажды один наш официант привел из очереди гостей из Средней Азии. Те посмотрели на стол и попросили сначала убрать икру, поскольку они это не едят, потом ветчину, потом рыбу. В результате остались зелень, ростбиф и буженина. Причем буженину гости тоже попросили убрать, так как заподозрили, что это свинина. Отчаявшийся официант на полном серьезе пытался убедить, что буженина не свинина, а зверь такой — бужан...
Профессии ресторанного повара и официанта недаром считаются сложными: человек постоянно находится на грани соблазна. В результате ты сам выбираешь, каким быть. Иными словами, если человек пришел туда не только ради денег, а подгоняемый амбициями, хотел чему-то научиться, то он выдерживал испытание легкими деньгами и бесплатной выпивкой.
Ресторанная жизнь того времени была весьма специфической. Из песни слова не выкинешь, поэтому приходится признать: в СССР существовали не только добропорядочные граждане. По вечерам в рестораны приходили цеховики. Были «день торговли», «день банщика», «день рыночника». Такие гости могли все принести с собой. Это были представители национальных диаспор: грузины занимались хлебом и чаем, мандаринами, азербайджанцы — цветами...
Частыми гостями у нас были представители советской эстрады. Пугачева и Резник всегда приходили вместе. Контрастная пара. Иосифа Кобзона я запомнил безупречно и очень дорого одетым. Кстати, он никогда не требовал к себе особенного отношения. Скромно дожидался, когда к нему подойдут и обслужат. Такое поведение очень подкупало. Политики тогда с простыми смертными в одном ресторане не столовались. Единственный, кого я видел, академик Чазов — министр здравоохранения и личный врач Брежнева. Ему всегда снимали отдельный зал, он там и один кушал, и делегации с собой приводил.
Бывалые люди подбивали меня пойти официантом, соблазняя неплохими чаевыми. Но я сразу понял: не мое это дело. Остался на кухне. Мы, повара, всегда были рудокопами, «детьми подземелья». В том смысле, что вся активная ресторанная жизнь проходила мимо нас. В зал на бис никогда не вызывали. В отдельных случаях официанта просили передать повару благодарность в виде нескольких денежных купюр.
В «Будапеште», понятно, практиковали венгерскую кухню, хотя была и стандартная русская. Поэтому время от времени к нам для передачи опыта приезжали коллеги из Венгрии. Суп «Уйхази», торт «Эстерхази», блинчики по-хортобадьски требовали от кулинара мастерства и знания всех тонкостей национальных рецептов. Тогда я впервые увидел, что приготовление блюда может быть настоящим искусством, а не битвой за каждый грамм, как это было принято у нас на кухне. Венгры поразили меня тем, что для них в кулинарии во главу угла ставилось творчество.
Друзья наверняка завидовали: вы — рядом с дефицитом, в престижном ресторане...
Дело в том, что, работая в «Будапеште», я не мог договориться, чтобы провести и посадить человека в зал. И пришлось прекратить всем рассказывать, что тружусь в ресторане. Для друзей Игорь был грузчиком из алжирского посольства. Придумал себе такое оригинальное алиби. Вообще-то я старался не афишировать, что повар. Но, случалось, выдавал себя с потрохами, мастерство-то, говорят, не пропьешь.
Помню, был в какой-то компании, надоело смотреть, как девушка «мучает» ножик, пытаясь нарезать салат. Начал резать овощи. Смотрю, мама девушки ее в бок толкает: мол, смотри, не упусти такого парня. Хотя я ни о чем таком не думал, просто раздражал непрофессиональный подход... В «Будапеште» меня выбрали секретарем комитета комсомола, работал и учился на вечернем в Институте народного хозяйства имени Плеханова. И уже тогда для себя все решил: через десять лет обязательно стану директором ресторана. Стал через восемь с половиной. Директором большого кафе в сокольническом тресте столовых.
Как пришла идея создать Федерацию рестораторов и отельеров России?
В начале 90-х в Москве на ресторанном рынке сложилась довольно странная ситуация. Все держалось на четырех китах: CЭС, пожарных, милиции и ОБХСС. Плюс московские власти. Ревизии сводились к одному — желанию проверяющих получить взятку. Только представьте, в Москве на тот период было тридцать три района, и в каждом действовали свои правила ведения дел. Исходя из предписаний свыше, все кулинарные ноу-хау толковались по-разному. Абсолютный абсурд. Мы жили с ощущением принадлежности к разным удельным княжествам. Большинство из тех, кто пришел трудиться в ресторанную отрасль в постсоветское время, никогда там раньше не работали. Именно в то время зазвучали такие имена, как Аркадий Новиков, Аркадий Левин, Роман Рожниковский, Сергей Чернов, Йоник Глоцер. Иосифа Глоцера, владельца ночного клуба Dolls, в конце 90-х убили. История непонятная, якобы собирал компромат на влиятельных людей. Это не имело прямого отношения к ресторанному бизнесу. Но такой вот факт...
К тому времени все предприятия уже стали частными. Но, невзирая ни на что, нам по-прежнему пытались навязать работу по общему сборнику рецептур. В то время как у каждого ресторатора были свои фирменные блюда, не только котлеты по-киевски и шашлык. Придирались буквально ко всему. Страшнее чиновников были только криминальные группировки. Это было по-настоящему опасно. Рестораны сжигались, взрывались, их владельцы, из числа тех, кто «не договорился», подвергались угрозам. Все это привело к тому, что в 1998 году была образована Московская гильдия рестораторов. Думаю, мы неплохо справлялись со своими обязанностями. Поскольку через пять лет к нам подтянулись рестораторы из других регионов, и мы уже создали Федерацию рестораторов и отельеров России.
Например, приезжали люди из Иркутска и говорили, что местная СЭС запрещает им практиковать японскую кухню, потому что там сырая рыба. Я даже не знал, что на это сказать, только руками разводил. Помню, как все радовались, когда нам разрешили делать открытые пространства для кухни — раньше все было только в виде цеха с определенным количеством метров. Между прочим, наша федерация первая в России написала профессиональные стандарты. До нас такого не было. На эти стандарты ориентируются все кулинарные профтехучилища, и на их основе пишут уже свои образовательные программы для подготовки кадров. У нас есть вес!
Зарубежный опыт изучали?
Вспоминаю свои первые поездки за границу. В 1991 году летал в Израиль. Потрясло обилие всего, что душе угодно, на полках магазинов: три часа на борту самолета — и из голодного края ты попадаешь в продуктовый рай. Миллион ресторанов на каждом шагу. Все ярко, сочно. Потом, конечно, пришло понимание того, что весь мир так живет. Я открывал для себя страну за страной и наслаждался. Париж для ресторатора вообще особенное место.
Представьте, что я испытал, когда первый раз в жизни зашел в ресторан «Максим». Удивительно, но как раз в тот вечер были свободные места. Заказали с друзьями бутылку очень старого вина, чудно провели вечер. Выходим на площадь Согласия. Перед нами переливается огнями Эйфелева башня. До сих пор помню дрожь по телу от непередаваемого восторга. Добавьте к впечатлениям от моих поездок знакомство с рестораторами и шеф-поварами. Теми, кто был в начале своего пути, и теми, кто уже состоялся. Например, Ги Савуа, Алан Дю Тернье. Через много лет ты уже можешь похвастать тем, что знал этих людей, когда на их ресторанах еще не висели три мишленовские звезды.
Однажды я обедал с владельцем «Максима» Пьером Карденом, он рассказывал мне, что во время Второй мировой войны ресторан прятал свои вина. Немцы реквизировали вино как ценный продукт. К ним в ресторан пришел бывший сотрудник — немец по национальности — и рассказал об этом. В результате все было вывезено в регион Луары и спрятано. Помню, другая знаменитость — Алан Дю Тернье — в знак того, что к нему приехали русские, взялся угостить нас водкой. Подали граппу — «белый арманьяк», как он ее называл. Для понимающих в водке ситуация немного комичная...
Мы, ветераны отечественного ресторанного движения, тогда открывали для себя Запад, гастрономическую Европу. По крупицам собирали рецепты. Вы бы знали, как мы их добывали! Заходили во все приглянувшиеся рестораны, говорили на плохом английском: «Хелло, мы ваши коллеги из России» — и просили показать, как делается то или иное блюдо. Что удивительно, нам охотно шли навстречу и делились знаниями, да еще и телефоны поставщиков давали.
Рестораторы 90-х хорошо знали друг друга. Самих ресторанов было мало. Естественно, появлялись очереди. Но этим проблемы не исчерпывались. Хороших поваров никогда много не бывает, а тогда наблюдался настоящий дефицит. В результате нам даже пришлось заключить джентльменское соглашение не переманивать друг у друга лучший персонал. Происходило это так. Некий человек просил позвать к нему повара, чтобы выразить свою благодарность. Между словами благодарности он спрашивал, сколько тот получает, и предлагал больше. Некоторые рестораторы потом вообще запретили своим поварам выходить в зал. Было очень обидно обучить человека, вложить в него деньги, а потом потерять.
...В 90-е в Москве было много «нефтяных» ресторанов. У бизнесменов, в основном речь шла о бизнесменах-однодневках, появлялись шальные деньги, их следовало куда-то вложить, часто для этих целей выбирался ресторан. Считалось, что управлять им легко. О том, что это не так, можно судить по тому, что на сегодняшний момент их не осталось. Помимо хорошей кухни должна быть соответствующая атмосфера, репутация. Все это складывается годами.
Приведу в пример Аркадия Новикова, стопроцентного профессионала. Его рестораны не закрылись из-за кризиса ни в 1998 году, ни в 2008-м. Он очень грамотный менеджер. А тогда, в лихие девяностые, наличие собственного ресторана удовлетворяло амбиции нуворишей. Покупали, а что с ним делать, не знали. Вот такие люди в малиновых пиджаках приходили ко мне и тайком передавали шеф-повару бумажку с предложением перейти. Кто-то, конечно, клевал. Это подрывало бизнес. Надо понимать: отрасль создавалась с нуля. Достать оборудование, приобрести мебель, посуду — все было сложно.
Когда вы поняли, что пора уходить в свободное плавание?
Долгое время не решался. Друзья давно занимались частным бизнесом, я же продолжал работать на государство. До той поры, пока Ролан Антонович Быков не надоумил меня открыть «Ностальжи».
Совпало все. Я был очарован самим местом. Абсолютно уверен, Чистые пруды уникальны. Выяснил, что когда-то здесь была целая система прудов и здание, в котором сейчас находится ресторан «Ностальжи», как раз стоит на месте одного из них. Раз есть пруды, то есть и бьющие ключи. Получается, это действительно чистое место. По легенде Пушкин с Натальей Николаевной катались зимой на санях именно тут. В 1912 году на месте «Ностальжи» была построена Бородинская панорама, позже ее перенесли на Кутузовский проспект. Любопытный факт: здесь же находилось Министерство заготовок. Его в разное время курировали Берия и Хрущев. На самих Чистых прудах, что через дорогу от «Ностальжи», был когда-то открыт первый клуб керлинга, проводились соревнования, до тех пор пока его не объявили буржуазным видом спорта. На месте расположения будущего ресторана всегда были предприятие питания, министерская столовая... Когда я окунулся в историю, эти факты меня так вдохновили, что я загорелся идеей сделать достойное продолжение прошлых лет.
Проект «Ностальжи» я запустил в 1994 году с легкой руки Ролана Быкова. На верхних этажах находился его фонд, мы арендовали у него помещение. Ролану Антоновичу была необходима столовая для сотрудников и гостей фонда. Мне же столовая как формат представлялась неинтересной. И мы решили, что будет все-таки ресторан.
С Быковым связано много историй. Сначала мы предложили ему назвать ресторан Chez Rolan («У Ролана»), что звучало традиционно по-французски и очень бы подошло в качестве названия. Поначалу предложение его не вдохновило. В результате прижился другой вариант: французы разрешили нам использовать слово «Ностальжи» — было такое одноименное радио. Потом, когда стало очевидно, что проект удался, и к нам пошли люди, Быков дал согласие на использование его имени, но поезд ушел.
За какое-то время до нас открылся Новиков с рестораном «Сирена». Сначала мы собирались работать по расписанию кафе — с восьми утра до восьми вечера. Кто не помнит, это было лихое время: разборки нередко шли прямо на улицах. Но буквально через две недели мы закрывались в девять вечера, потом за полночь. Еда — это мода, кто-то услышал, пришел попробовать. У нас отбоя от гостей не было. Случались курьезы. Один знакомый представитель спецслужб рассказывал мне: «Мы следили за английским шпионом, у вас в «Ностальжи» он что-то кому-то передавал. Как только вышел, взяли». Что поделать? За популярность надо платить.
Немая сцена из фильма советских времен. Швейцар говорит: мест нет, а народ напирает. Самый центр Москвы, жизнь кипит. Напротив «Ностальжи» через бульвар находится театр «Современник», так к нам часто захаживали знаменитые артисты. Валентин Гафт даже написал комплиментарную эпиграмму: «Ностальжи», я твой вечный ностальжид».
Случались и не слишком приятные моменты. Но, к счастью, немного. Один известный ныне художник был вечно недоволен счетом, ему казалось, что с него требуют лишнее. Кто-то пытался советовать, как следует готовить то или иное блюдо. К таким «активистам» обычно выходили повара, внимательно слушали, рассказывали, как приготовлено, из чего. Как-то к нам приехала Марина Шаляпина, дочь Федора Шаляпина. Ей было уже за восемьдесят лет. Она спрашивала, как назывался этот ресторан во времена ее папы. Я счел этот вопрос за комплимент. Потом стал приглашать к нам музыкантов, в основном джазовых. Почему-то они стоили дешевле. Звали к нам выступать певцов поколения шестидесятых — семидесятых годов: Гелену Великанову, Тамару Миансарову, Капитолину Лазаренко. Народ шел их слушать. Пели, кстати, только живьем, без всяких фонограмм. Джазовые музыканты исполняли популярную музыку. Оркестров такого уровня на тот момент было всего два — у Игоря Бутмана и в «Ностальжи». У Бутмана как был, так и остался, а наши музыканты сейчас трудятся кто где, но все востребованы.
Кроме вокалистов, мы звали к себе писателей, проводили тематические вечера. Если гастролирующая западная звезда выступала в Москве, то старались заполучить и ее. В «Ностальжи» побывали Эдди Гомес, Дэни Чемберс и другие. С высоты прошедших лет скажу, что все выглядело очень креативно.
Есть два места, где человек расслабляется до такой степени, что превращается практически в ребенка, — это цирк и ресторан. Я видел очень много разных людей. К нам приходил Владимир Путин, в то время когда он еще занимал пост директора ФСБ. Мы потом даже табличку повесили, на стуле, где он обычно сидел.
Меню обновлялось три раза в месяц, но неизменным оставался классический салат с тигровыми креветками. Мы специализировались на французской кухне, предлагая гостям, скажем, фуа-гра. В то время, а речь идет о первой половине девяностых, стали появляться морепродукты, устрицы, улитки. О многих блюдах наши люди еще и не подозревали — заказывали, скажем, трюфели и не понимали, что это такое. Некоторые приходили из-за статуса заведения, пусть даже они ели не фуа-гра, а обычный овощной салат. Принципиально новым было оформление блюд — на большой тарелке, небольшие порции. Зрительно должно было нравиться, подсознательно хотелось попробовать. К подбору официантов подходили крайне серьезно. Предпочитали людей с жизненным опытом, лет тридцати, с высшим образованием, знанием языков. Работали у нас, например, бывшие военные переводчики.
Дресс-кода для посетителей как такового не было. Традиционно смотрели на часы — ботинки. Контингент, как я уже говорил, ходил серьезный. Суммы оставлялись разные. Компания могла погулять очень скромно. В то время как два человека, случалось и такое, могли оставить за вечер пятнадцать тысяч долларов. Речь шла о дорогих винах, дорогом шампанском — две тысячи долларов за бутылку.Присутствовала магия цифр. Все сравнивали вино с датами своего рождения, было чудно, что оно может быть, например, на пятьдесят лет старше тебя.
Мы самые первые стали привозить в Россию старые коллекционные вина. Например, «Шато Марго»1900 года стоимостью шестьдесят тысяч фунтов стерлингов за бутылку. Или «Шато Лафит Ротшильд» 1912 года. Вино это у всех ассоциировалось с «Титаником». Кораблем — по дате изготовления вина, и недавно вышедшим фильмом. Мне пришло в голову использовать этот факт. Звоню в информагентства: мол, у нас купили бутылку этого вина за пятнадцать тысяч долларов — сумасшедшие деньги! Отправляю в «Нью-Йорк таймс» текст следующего содержания: «Посетитель, пожелавший остаться неизвестным, приобрел бутылку вина за такую-то сумму».
Случалось, приходили люди, которые заказывали на аперитив пиво, затем следовало коллекционное вино. Могли сидеть целый день, соря деньгами. Такие посетители любили сидеть до закрытия ресторана. А уходя, угощать всех официантов арманьяком из личной коллекции Хрущева, который ему подарил Шарль де Голль по цене четыреста долларов за порцию.
А вообще в те времена все было крайне демократично. Приходил Ходорковский, кстати, без всякой охраны. Скромно сидел у окна. Предпочтение отдавал здоровой еде, заботился о калориях, об экологии пищи. Потанин, Абрамович любили у нас бывать. Об этом даже в какой-то английской газете написали: заходил-де в «Ностальжи» Абрамович, заказал на сумму... вина».
Кто-то приходил развлекаться, кому-то нужно было провести встречу в неформальной обстановке. Соединить это подчас очень сложно. Так, однажды в будни летним днем к нам вдруг зашел бывший госсекретарь США Генри Киссинджер. Ему не нужен был обед, он искал место для разговоров.
В ресторане есть очень удобные столики для четырех человек. Их любили заказывать наши политики. Часто заходил Явлинский, тогда он был в числе кандидатов на пост президента России. Александр Николаевич Яковлев любил «Ностальжи». Он был очень теплый в общении человек, с ним было приятно беседовать просто о жизни. Каждый год 31 декабря приходили Александр Коржаков с супругой и засиживались до позднего вечера. Когда они уходили, мы начинали накрывать столы к банкету для встречи Нового года. Был последним посетителем много лет подряд.
...После «Ностальжи» был «Шатер». Во всем мире множество таких кафе, сделанных на улицах. Ресторан с панорамой, у нас по разным причинам это сложно. Климат не тот, как, впрочем, и экология. Но интересный проект получился.
Дома у вас кто готовит?
Жена (актриса и телеведущая Лариса Гузеева. — «Итоги») не пускает меня на кухню. Ее пример доказывает, что талантливый человек талантлив во всем. За годы нашей совместной жизни ее квалификация несказанно повысилась. Готовит, печет домашний хлеб. Все успевает! У меня гигантская кулинарная библиотека, есть раритетные дореволюционные книги. Но ей даны такие вещи, как складывание вкуса в голове. То есть Лариса заранее знает, что от соединения каких-то ингредиентов в итоге получится. Я так не умею. Она как-то приготовила тефтели с соусом по рецептам XIX века, адаптированным под нашу советскую жизнь...
Детям мастерство передадите?
Старшему хочется научиться, но мать его гоняет от плиты. Учится в Высшей школе экономики, что дальше — еще не определился. Не хотим, чтобы они пошли по нашим стопам. У Ларисы профессия зависимая. А мое кредо — перфекционизм. Сложно это, когда все постоянно держишь в голове...